«Писатель – человек сострадательный»

 

Друзья-писатели В. Н. Крупин и В. Г. Распутин
в редакции журнала «Москва», 1990 г.

 

 

Как уже знают читатели, милостью Божией мы познакомились с В. Н. Крупиным – известным православным писателем, публицистом и педагогом. В № 23 (191) были опубликованы фрагменты из его «Русской мозаики» – заметок разных лет о нашей любимой Родине. В сегодняшнем интервью Владимир Николаевич рассказываето своем пути к Богу и творчестве, а также размышляет о литературе, Русском писателе и России.

 

– Вы желали известности?

– Еще бы! На этом желании нынешнюю молодежь вся либеральная машина охмурения настраивает на успех, на славу (у меня была даже статья о «Книге рекордов Гиннеса», называлась «Книга рекордов дикостей»), на доходы от этой славы. Я тоже не в башне из слоновой кости жил, тоже мечтал (и литература помогала: «Желаю славы я, чтоб именем моим...»), что стану знаменитым. Сейчас, и уже давно, – не то. Известность для меня обременительна. Чины и должности позволяли иногда кому-то в чем-то помочь, в том числе в общественной жизни (борьба с поворотом рек, за возрождение храма Христа Спасителя, за возвращение исторических наименований, за издание Русского философского наследия...). Что говорить: у меня полжизни была сплошная борьба. Тут-то и пригодились образы борцов предыдущего времени. В них была жертвенность, забвение себя ради общего дела, но не было того, естественно, что пришло позднее – православного осмысления действительности. Хотя если бы время, потраченное (угробленное) на общественную деятельность, ушло на литературу, то лучше ли бы было? И сама моя литература кому бы помогала, если б ее автору было все равно, повернут ли реки, выстроят ли храм?

 

– А как Вы пришли к Богу?

– Такой вопрос правомерен. Но сами мои работы отвечают на него. Уже в «Ямщицкой повести» (1972 г.) Анька-дурочка говорит духовные стихи, которые я записал, когда ездил в Сергиев Посад в 68–69-м годах. Там же звучит: «Не от лампады прикуриваешь», т. е. хороший человек. В «Живой воде» (94-й) Варвара откровенно верующая. И Кирпиков пытается перекреститься перед иконой. И названия книг: «До вечерней звезды», «Сороковой день», «Вербное воскресенье» – говорят о духовном.

Да, к Богу надо прийти, но этот приход – он на всю жизнь. Начало его у меня в детстве. У нас была икона, Пасху встречали радостно, о Боге плохо не говорили, да я и не помню, чтобы было какое-то насилие атеизма. Ужасов разорения церквей, сбрасывания крестов я не застал. Когда началось в 60-м году хрущевское гонение на Церковь, Господь укрыл меня на три года в армии. И, помню, в первом же увольнении пришел на Красную площадь (в кинохронике она огромна, а мне показалась маленькой, но от этого еще более дорогой) и долго был в соборе Василия Блаженного. Ну и что, что он назывался тогда музеем, он же оставался храмом. Все девять церквей собора были в свое время освящены, и их Ангелы-Хранители стояли над алтарями. Незримо, думаю, приветил меня и Ангел-Хранитель церкви святителя Николая Великорецкого.

Я открыто ходил в храмы. Даже и студенток водил в Елоховский собор, в котором крестили Пушкина (повесть «Прости, прощай...»). Но при том был в партии, парторгом факультета, позднее секретарствовал в издательстве «Современник», был членом парткома Московской писательской организации. Понять это не любящим Родину трудно. Для меня и членство в партии было служением Отечеству. А вышли мы из партии в один день с Владимиром Солоухиным, и я сохраняю благодарность к тем партийным годам. Что мы имели от КПСС? Взносы, субботники, «коммунисты, вперед», первым вылезать из окопа…

 

– Каково для Вас значение среды – Вашего окружения: родителей, учителей, близких друзей, жены, внуков?

– Коротко: определяющее значение – конечно, родители. К ним можно присоединить старшего брата и старшую сестру, они, подражавшие родителям, шли прежде меня по жизни, а я учился, делал, как они. Потом я, как они, невольно учил младших. Так и шло.

Научили, прежде всего, труду. Это великое дело, когда труд не из-под палки, а осознается как необходимость выживания. Конечно, тяжело копать, поливать, окучивать, таскать воду, чистить хлев, пилить-колоть дрова... А у нас как-то так получалось – и это заслуга родителей, – что все эти труды не были в тягость. Весело даже было: скатать половики, вынести во двор, выхлопать, вернуть в дом, а там уже сестра пол подмела или подтерла, расстелить эти разноцветные дорожки – какая красота! А на столе уже общее блюдо – вареный картофель с солеными грибами.

Научили уважению к знаниям, чтению. Незабываемое из детства, как мама читала нам вслух зимними вечерами, когда залезали на теплую Русскую печь и полати. Классику, сказки.

Учителя! Великие учителя детства и отрочества! Первый учитель – Петр Фомич Смирнов, в сапогах и гимнастерке. Всех и не перечислить… Физик Иван Григорьевич, химик Павел Иванович, литератор Ида Ивановна... Математичка Мария Афанасьевна сказала мне, это класс восьмой: «Стихи пишешь? Напиши в стихах про шар. В шаре – вся геометрия, все секторы, сегменты, сферы и полусферы, хорды, дуги, диагонали, диаметры, радиусы...» И я выполнил этот мой первый «социальный заказ». И сам играл главную роль, заключенный в подобие огромного глобуса. А всякие биссектрисы, острые и тупые углы смеялись надо мной и долго дразнили меня «толстым». Это еще что: и толстые живут; а я же, вопреки обычным детским забавам, проводил все время за чтением. Читал как книгоголик, часто отказывался выходить играть, и меня прозвали, страшно вымолвить, «запечным тараканом». Какая девочка полюбит мальчика с таким прозвищем? Тем более я пошел в школу пяти лет. Но нисколько это не помешало мне закончить ее в пятнадцать.

Друзья, конечно, друзья. И в друзьях я всегда был счастлив: верные, надежные спутники детства и отрочества, юности и армии, студенчества и взрослой жизни. Не буду никого называть: сердце заболит. Где вы, родные? Очень верю, что вы у престола Царя Небесного. Молюсь за вас. Может, от того и остаюсь я почти один-одинешенек, чтобы из последних сил защищать те святыни, которые защищали вы, братья мои?

Жена, конечно, жена. У меня не было друзей, которые были женаты хотя бы дважды. Хотя в мире культуры это считается чем-то удивительным. Когда в Доме журналистов обсуждали мою повесть «Сороковой день» (81-й г., она о журналисте), то ехидно прозвучал вопрос, поддержанный аплодисментами: «Какой же Вы писатель: пишете от руки, женаты один раз?»

Нам с женой нелегко друг с другом, особенно ей: попробуйте-ка быть женой писателя! Но то, что мы с ней вместе до гробовой доски – это точно. Более умной, красивой, надежной женщины просто больше нет. Она – гениальная мама, свекровь и теща, а теперь, особенно, бабушка. Она, уже скоро тридцать лет, из последних сил возглавляет нужнейший для России журнал – «Литература в школе» и его приложение «Уроки литературы».

И детей, и внуков у меня так мало, что и пальцев ни на руках, ни на ногах не надо: раз, два и обчелся. Меня спасает их – увы, редкое – внимание. Но ведь у них свои дела, им нынче очень нелегко. Да и Господь не говорит нам, чтоб нас любили, – главное, чтобы мы любили. А я их очень люблю!

 

– У каждого мастера есть некие маяки, ориентиры в искусстве. Назовите, пожалуйста, такие имена в литературе.

– Тут оригинальным никак не быть: конечно, Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Есенин – в отрочестве; в юности – Пушкин, Тютчев, Блок. В более зрелом возрасте – Пушкин, древнерусская литература, много иностранной, еще больше ХХ века, эмигранты. Проза: Пушкин, Гончаров, Шмелев, немного Бунин, Шергин, Рубцов, друзья-«деревенщики»… Но все перекрывает Священное Писание.

 

Продолжение см. на стр. 6