БУДЕМ ПОМНИТЬ! | СВЯЩЕННАЯ ДАТА | СТРАНИЦА 13 |
Я безконечно благодарна моей маме – светлая ей память – за то, что она нашла в себе мужество отпустить меня, 16-летнюю девчонку, на фронт. Духовником моей мамы был преподобный отец Лаврентий Черниговский. До войны я тоже несколько раз была у него. И потом долгие годы, до самого его прославления, приходя в храм Воскресения Словущего в Брюсовском переулке, я писала его имя первым в заупокойной записке.
Когда мама рассказала ему о моем желании идти добровольцем на фронт, то услышала в ответ: «Пусть идет – вернется». Мама благословила меня маленькой иконочкой Иверской Царицы Небесной, а старшая сестра переписала 90-й псалом.
Эти дорогие моему сердцу реликвии я пронесла в левом кармашке гимнастерки через всю войну. Они спасли мне жизнь. На войне мне не пришлось совершить ничего героического – просто честно выполняла свой гражданский долг, хотя было трудно, порой очень трудно, а иногда жутко...
Я пользовалась каждой представившейся мне возможностью, чтобы помолиться, и читала 90-й псалом, засыпая в землянке, на ходу, прислонившись к лафету, в медсанбате во время операции.
Родилась я в подмосковном селе Ромашково 4-го сентября 1926 года, в семье Марии Митрофановны и Григория Алексеевича Водопьяновых. После ареста папы, который был белым офицером, меня удочерили крестный отец Николай Николаевич Полянский и его жена Клавдия Митрофановна.
На фронт, в 415-ю стрелковую дивизию, которая вела тяжелые бои за удержание плацдарма на левом берегу Днепра, наше пополнение прибыло в начале октября 1943 года.
Худенькой нескладной недотрогой
Я пришла в окопные края,
И была застенчивой и строгой
Полковая молодость моя...
Так писала моя дорогая однополчанка поэтесса Юлия Друнина.
Когда приехали, было уже совсем темно, ничего нельзя было рассмотреть, поняла только, что мы в лесу. Нас распределили по землянкам. В тусклом свете коптилки, сделанной из гильзы снаряда, я увидела женщину. Это была Женя Шистя – человек с очень доброй душой и тяжелой судьбой: последним эшелоном эвакуировалась она из родного Днепропетровска, где при бомбежке погибла ее маленькая дочь. А ее муж, начальник связи нашей дивизии майор Шистя, был убит у нее на глазах прямым попаданием снаряда. Произошло это на реке Вазузе, где дивизия держала оборону. Несмотря на такое горе, Женя не ожесточилась, всегда была готова на привет и ласку. И меня она встретила в тот первый вечер очень радушно: засуетилась, стала угощать чаем из котелка.
Мы разговорились и всю ночь рассказывали друг другу о себе. Под утро сморил сон, но не успела я сомкнуть глаза, как вскочила от страшного грохота разорвавшегося снаряда. К моему удивлению, Женя спокойно сквозь сон проговорила: «Ложись, это далеко», – и, повернувшись на другой бок, продолжала спать. А снаряды рвались и рвались, как мне казалось, совсем рядом с землянкой. Спать, конечно, не могла, при каждом взрыве вздрагивала, а с потолка на голову сыпались песок и земля. Позднее на фронте не раз приходись попадать и под артобстрелы, и под бомбежку, и в другие передряги (чего только не бывает на войне!), и всегда было страшно, но ту, первую свою ночь на фронте, я запомнила на всю жизнь. А с Женей мы были неразлучными до конца войны.
Меня зачислили на довольствие и выдали обмундирование. С гимнастеркой и юбкой как-то обошлось: нам с Женей удалось подогнать их. А вот с шинелью получился полный конфуз: пришлось закатывать рукава, а при ходьбе ноги путались в ее длинных полах. Через несколько дней все пополнение, прибывшее в дивизию, принимало присягу. Женя всячески утешала меня, дескать, будешь стоять где-то в конце, на левом фланге, начальство тебя не заметит. А получилось все не так.
Командир дивизии П.И. Мощалков, обходя строй, все-таки заметил меня: «Это что за октябренок?!» – возмутился он. Не знаю, какова была бы моя военная судьба, если бы не капитан Рыков, который неожиданно отрапортовал: «Товарищ полковник, это наша новая артистка, Ирина Полянская, очень талантливая – наша надежда». Полковник, видимо, был озадачен такой характеристикой и стал внимательно меня разглядывать. «Так что же Вы, капитан, свою „надежду“ обрядили, как чучело?» – спросил он, но уже другим тоном.
В начале ноября 1-й Белорусский фронт под командованием маршала К.К. Рокоссовского, в который входила наша 61-я армия генерал-полковника Белова, перешел в наступление, во время которого мне и довелось принять боевое крещение. Это произошло во время форсирования Днепра. На том участке фронта, где вела переправу наша дивизия, река была перерезана островами. Мы перебирались по понтонам, а то и по двум дощечкам. Ледяная вода доходила до колен, а на календаре был ноябрь 1943 года. Как только переправились на правый берег, начался минометный обстрел. Мы залегли, благо берег был крутой, это нас и спасло.
Моя военная служба продолжалась: я научилась стрелять, перевязывать раненых, помогать им в трудную минуту. В медсанбате мне часто доверяли дежурство в перевязочной или сортировочной палатке, работала в полковых пунктах первой помощи. И помню жуткие ночные дежурства в шоковых палатках, где на моих глазах, на моих руках умирали бойцы.
Однажды ночью на дежурстве в сортировочной палатке, сплошь заставленной носилками с ранеными, я оформляла сопроводительные карточки в госпиталь. Ноги мои окоченели, и я поставила их на край носилок. Там лежал молоденький солдат, совсем мальчик. И вдруг, опустив глаза, я увидела: он мертв! Ноги мои отяжелели, приросли к носилкам. Я завыла, заголосила. Мне казалось, что в этой ночи, в этой заснеженной палатке, на всем белом свете нас только двое – я и этот мертвый молодой солдат…
Мы были на подступах к городу Мозырю. За освобождение этого города наша дивизия была награждена орденом Красного Знамени и получила наименование «Мозырская». Впоследствии дивизия была удостоена еще двух орденов: ордена Суворова II степени и ордена Кутузова.
В короткие передышки между боями, когда полки стояли в обороне, бойцы очень скучали по песням. И вот мы, небольшая группа, стали давать концерты. Чаще всего приходили в батальоны и роты накануне боев. Солдаты уже знали нас и величали «артистами». Но понимали, раз пришли «артисты», значит, завтра бой! Именно так обычно и бывало. И кто знает, может, кому-то из них суждено было в последний раз слушать перед боем игру на баяне Феди Реутова или песню «Это – русское раздолье, это – Родина моя» в исполнении Жени Шисти.
Родина! За нее они шли в бой, не жалея самого дорогого, что даровано человеку – жизни.
Бывало, что два-три человека из нашей концертной бригады пробирались в боевые охранения, вынесенные на нейтральную полосу впереди передовой линии. И вот там, совсем, что называется, «под носом у врага», мы давали свои концерты.
Окончание см. на стр. 16.
СТАТИСТИКА | || | Когда героизм становится нормой... |
Великая Отечественная война потребовала величайшего напряжения сил и огромных жертв в общенациональном масштабе, раскрыла стойкость и мужество нашего народа, способность к самопожертвованию во имя свободы и независимости Родины. В эти годы героизм стал массовым, стал нормой поведения большинства людей. Тысячи солдат и офицеров обезсмертили свои имена при обороне Брестской крепости, Одессы, Севастополя, Киева, Ленинграда, Новороссийска, в битве под Москвой, Сталинградом, Курском, на Северном Кавказе, Днепре, в предгорьях Карпат, при штурме Берлина и в других сражениях.
За героические подвиги в Великой Отечественной войне звания Героя Советского Союза удостоены свыше 11 тыс. человек (часть – посмертно), из них 104 – дважды, трое – трижды (Г.К. Жуков, И.Н. Кожедуб и А.И. Покрышкин). Первыми в годы войны этого звания удостоились летчики М. П. Жуков, С.И. Здоровцев и П.Т. Харитонов, таранившие фашистские самолеты на подступах к Ленинграду.
Всего в военное время в сухопутных войсках было воспитано свыше восьми тысяч (!) героев, в том числе 1800 артиллеристов, 1142 танкиста, 650 воинов инженерных войск, свыше 290 связистов, 93 воина ПВО, 52 воина войскового тыла, 44 медика; в Военно-Воздушных Силах – свыше 2400 человек; в Военно-Морском Флоте – свыше 500 человек; партизан, подпольщиков и разведчиков – около 400; пограничников – свыше 150 человек.
Источник: http://otvoyna.ru