В ЭТОТ ДЕНЬ... | ЦАРСКОЕ ВРЕМЯ | СТРАНИЦА 11 |
1/14 – 6/19 августа – переезд Царской Семьи из Царского Села в ссылку в Тобольск
Памятная табличка на Доме губернатора («Доме свободы»)
в Тобольске, где жила святая Царская Семья
Первого (четырнадцатого) августа Царская Семья была отправлена в ссылку. Они очень надеялись, что им предстоит маршрут на юг, в Крым. Но когда было приказано взять теплую одежду и запас продовольствия на пять суток, догадались, что впереди – Сибирь.
«Судьба Царской Семьи – это, может быть, единственное, в чем Временное правительство действовало вполне логично. Отсюда и Тобольск – подальше от центра, в глушь, по мере возможности, в забвение, хотя бы и временное. Тень Царской Семьи стояла не только „угрызением совести“, она стояла личной угрозой для всех участников Февраля – эту угрозу нужно было убрать подальше. В этом были единодушны все – от генералов до социалистов. И именно поэтому никто не позаботился о Царской Семье – ни в Царском, ни в Тобольске» (И. Солоневич).
Все так, но просматривается еще одна причина ссылки Царской Семьи именно в Сибирь. Признаться в ней постеснялись и князь Львов, и Керенский, но она просвечивает сквозь словесные хитросплетения их мемуаров. Заговорщики не смогли преодолеть искус использовать шанс, который преподнес им древний искуситель: низвести Помазанника Божиего, того, «выше которого из всех живущих на земле нет» (о. Афанасий Беляев), до уровня обычного преступника. А для преступников Сибирь – традиционное место заслуженного наказания. С помощью этой мысли, которая настойчиво внедрялась в сознание народа, они надеялись оправдать как саму ссылку, так и свержение Царя, обосновать которые законным путем было невозможно.
Путь в Сибирь открывал второй этап на их пути к Ипатьевскому дому. О том, что местом ссылки определен Тобольск, Керенский сообщил буквально накануне отъезда. В вечер отъезда он суетился, без конца повторял, что Семья в Тобольске не должна испытывать никаких лишений и вмешательства в свою жизнь. С преувеличенной непринужденностью пожал руки Великим Княжнам, поцеловал руку Государыни, а Государю сказал: «До свидания, Ваше Величество» (!). Нервозность премьера дошла до смешного: прощаясь с Семьей, он зачем-то уверял их всех, что очень хорошо спал.
«Это была неправда, – замечает Бенкендорф, – т. к. он провел ночь, волнуясь, как черт перед заутреней, и была даже минута, когда он отчаивался в возможности отправить Императора».
Дети перед отъездом горько плакали, а их родители говорили: «Мы готовы все перенести, если это нужно для блага России».
Последняя ночь в родном доме прошла грустно и тяжело. Доктор Боткин ходил от одних к другим с бутылочкой капель и всех утешал. «Какое страдание наш отъезд. Все уложено, пустые комнаты. Так больно...» (из письма Государыни к А. Вырубовой).
Отъезд был назначен на час ночи, а выехали около 6 часов утра. Царскую Семью провожали граф и графиня Бенкендорф, баронесса Буксгевден и несколько слуг.
Искренние друзья, как известно, узнаются в скорбях. За день до отъезда, 31 июля 1917 года с Царской Семьей приехал попрощаться командир 2-го Гвардейского стрелкового запасного полка полковник Н. А. Артабалевский. В коридоре дворца он встретил доктора Боткина. Доктор сжал руку полковника и проговорил: «Нет никакой возможности повидаться. Они поручили мне обнять вас». Не сдержав слез, доктор порывисто обнял полковника и быстро ушел.
Те немногие люди, которые все же проникли к Семье, действовали в обстановке сугубой секретности. Капитана Владимира Николаевича Матвеева, безупречно воспитанного, выдержанного, чуткого, Государыня благословила образком и сказала: «Я просила Вас к себе, чтобы попрощаться с Вами и поблагодарить за Ваше всегда внимательное к нам отношение. Мы отрываемся от нашего родного дома и едем в полную неизвестность». Государь подарил свою фотографию: «Я думаю, что Вы не откажетесь принять на память мою фотографию. Карточка эта случайная, которая оказалась у меня под рукой. Я нарочно не написал числа, чтобы Вам, в случае чего, не было лишних неприятностей».
Пока капитан прощался с их Величествами, Цесаревич и Царевна Ольга Николаевна стояли на страже в обоих концах коридора. Встретив Царевну Марию Николаевну, Матвеев поцеловал ей руку. Караульный начальник штабс-капитан Кузьмин, приставленный наблюдать за Семейством, застиг капитана «на месте преступления» и пригрозил предать суду. Владимир Николаевич Матвеев не испугался и вместе с полковником Кобылинским поднес Государыне при отъезде букет роз.
Тот же штабс-капитан Кузьмин пообещал арестовать полковников Артабалевского и Кушелева, командира Императорских стрелков, если они приедут провожать Семью на вокзал. Офицеры выслушали... и поехали на вокзал. Они прорвались через все заслоны и остались ждать. И дождались...
Дальше рассказывает сам Николай Александрович Артабалевский: «Бледное лицо Государя и его незабвенный взор навсегда останутся в моей памяти. В необъяснимом порыве я припал головой к его плечу. Государь позволил мне побыть так несколько мгновений и сказал нам: „Идите, иначе может быть для вас обоих большая неприятность. Спасибо вам за службу, за преданность... за любовь к нам... от меня, Императрицы, моих детей... Служите России так же, как служили мне... Верная служба Родине ценнее в дни ее падения, чем в дни ее величия... Храни вас Бог...“ Еще раз Государь одарил нас своим незабываемым взглядом и скрылся в вагоне... Молчаливая толпа смотрела и точно чего-то ждала. Поезд медленно тронулся. Людская толпа вдруг всколыхнулась и замахала руками, платками и шапками. Замахала молча, без одного возгласа, без одного всхлипывания. Видел ли Государь и его августейшая Семья этот молчаливый жест народа, преданного, как и они, на голгофское мучение иудами России? Жест, полный мистической, священной тишины, безусловной любви, последнее „прости“. Жест единения в предстоящих муках…»
Флигель-адъютант Мордвинов: «Я видел слезы у многих. Я чувствовал, что они пришли проводить не низложенного врага – Монарха, а покидавшего их своего природного, чтимого Царя... Этот Русский народ не понимал всего свершившегося, но думал иначе, чем его думские представители и „русские“ генералы...»
В Тюмени пересели на пароход «Русь» – небольшой, но очень удобный. Пароход с таким говорящим названием сыграл в последние месяцы жизни Семьи важную роль. 36 часов плавания подарили им иллюзию свободы и отдыха.
В Тобольск прибыли 6/19 августа. Город произвел благоприятное впечатление, а вечерний колокольный звон напомнил тот, которым встречали российские города Царскую Семью в прежние времена. Однако в назначенный для пребывания Семьи губернаторский дом, пафосно названный «Домом свободы», переезжать было нельзя.
Письмо князя Долгорукова отчиму, графу Бенкендорфу, от 14 августа 1917 года: «Дорогой мой Павел! В Тобольск прибыли в 6 часов вечера. Дабы убедиться, какой дом и что приготовлено, мы решились с Макаровым ранее других отправиться в город и произвести разведку. Картина в общем была удручающая, и полное разочарование слов Ивана: шикарная усадьба с булочной, кондитерской, погребами и т. д.! Ничуть не бывало, грязный, заколоченный, вонючий дом в 13 жилых комнат, с некоторою мебелью, с ужасными уборными и ваннами. В чердачном помещении 5 комнат для прислуги. Для сопровождающих лиц – Татищева, Гендриковой, Боткина, Шнейдер, меня и др. офицеров (там же полк. Кобылинский) отведен напротив улицы другой дом, Корнилова, довольно просторный, но грязный и без всякой мебели, одним словом, сараи, но с паркетами. Надо тебе сказать, что оба дома находятся в центре города, на главной улице „Свободы“...
Седьмой день чистим, красим и приводим дома в приличный вид, покуда Семья и мы все сидим на пароходе „Русь“. Каюты очень маленькие и удобства, в особенности для дам, очень мизерны. Алексей и Мария простудились. У первого болит сильно рука, и он по ночам часто плачет. Жильяр лежит в своей каютке восьмые сутки, у него появились какие-то язвы на ногах и руке. Лихорадка небольшая. Как будто здесь легче продовольствоваться и значительно дешевле. Молоко, яйца, масло и рыба достается обильно. Семья переносит все крайне хладнокровно и мужественно. Видимо, они легко привыкают к обстановке, по крайней мере, делают вид и не жалуются после всей бывшей роскоши…»
Из дневника Государя: «Дома, назначенные для нас и свиты... пустые, без всякой мебели, грязны... Поэтому остались на пароходе. Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей устраивать даже помещения и легли спать рано...»
Государь «удивлялся» подобной халатности, поскольку сам был полной противоположностью: солдат-охранник, наблюдавший, как он вскапывает огород, воскликнул: «Если ему дать кусок земли и чтобы он сам на нем работал, так он скоро опять всю Россию заработает».
Переселились в «Дом свободы» 13/26 августа…
По книге Ольги ЧЕРНОВОЙ
«Верные. О тех, кто не предал
Царственных Мучеников»
(СПб., 2017)
+ + +
В ИЗГНАНИЕ
Дымится труба парохода,
На палубе Царь и Царица
Им видится церковь на взгорье
Сердца их наполнили грустью
Был вечер и двигалось трудно,
Монах Лазарь (АФАНАСЬЕВ) |