ЗА ДРУГИ СВОЯ | С КРЕСТОМ И ЧЕСТЬЮ | СТРАНИЦА 16 |
Мы продолжаем публикацию небольших заметок о героях СССР – тех людях, которые своей самоотверженностью приблизили славный день Победы русского народа над фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне, вложив в совершенный ими подвиг все, что имели, а очень часто – саму свою жизнь.
ГАВРИЛОВ
ПЕТР МИХАЙЛОВИЧ
(продолжение)
И вот снова появились самолеты. Они летели низко, один за другим, и первый сбросил над фортом ракету, указывая цель остальным. И дождем посыпались бомбы, причем на этот раз самые крупные. Гулкие, тяжелые взрывы громовыми раскатами непрерывно грохотали вокруг, прочные кирпичные своды казематов ходили ходуном над головами людей и иногда рушились. Там и здесь происходили обвалы, и бойцы гибли, засыпанные земляной массой осевшего вала. Это продолжалось долго, но никто не мог бы сказать, сколько времени прошло, – слишком были напряжены нервы людей. А потом, сразу за последними разрывами бомб раздались крики автоматчиков, ворвавшихся на внешний вал, загремели гранаты во дворике, а в центральный двор «подковы» толпой вливались солдаты врага. И уже не слышалось очередей четырехствольного пулемета – он был уничтожен во время бомбежки.
В этот день и на следующее утро в рукопашных боях сопротивление защитников Восточного форта было окончательно сломлено, и те, кто уцелел, оказались в плену. Автоматчики обшаривали один каземат за другим – искали Гаврилова. Немцы были уверены, что Русский командир, оказавшись в безвыходной ситуации, застрелился, но они ошибались.
Гаврилов и находившийся с ним боец-пограничник, осознавая, что сопротивление Брестской крепости сломлено, приняли решение не сдаваться врагу, а прокопать в песчаном валу «подковы» туннель, чтобы выбраться из крепости и двигаться на северо-восток, в Беловежскую Пущу, где, как они надеялись, уже, наверное, действуют наши партизаны.
Несколько дней офицер и пограничник рыли проход под самым носом у гитлеровцев. Между тем из-за неясности положения было принято решение копать два туннеля в разных направлениях, и товарищи разделились.
Гаврилов провел в своей песчаной норе несколько суток. Ни один лучик света не проникал сюда, и он не знал, день или ночь сейчас на воле. Голод и жажда становились все более мучительными. Как ни пытался он растянуть два сухаря, оказавшиеся у него в кармане, они вскоре кончились. Жажду он научился немного успокаивать, прикладывая язык к кирпичам стены каземата. Кирпичи были холодными, и ему казалось, что на них осела подземная влага.
Он не знал, жив ли его товарищ, отделенный от него слоем песка в несколько метров толщиной. Он боялся окликнуть его даже шепотом – фашисты могли оказаться поблизости. Малейшая неосторожность могла испортить все. Теперь важно было только одно – выждать, пока солдаты уйдут. Лишь в этом было спасение и возможность снова продолжать борьбу. Мучимый голодом и жаждой в этой подземной норе, Герой ни на минуту не забывал о борьбе и не раз заботливо ощупывал в кармане несколько оставшихся гранат и пистолет с последней обоймой.
Голоса немцев слышались все реже, и, наконец, все вокруг, казалось, затихло. Гаврилов уже решил, что наступило время выходить, как вдруг над его головой, на гребне вала, затрещал пулемет. И по звуку выстрелов он безошибочно определил, что это ручной пулемет Дегтярева. Кто стрелял из него – наши или немцы? Несколько часов он пролежал, мучительно думая об этом. А пулемет время от времени посылал короткую, скупую очередь. Чувствовалось, что пулеметчик экономит боеприпасы, и это вселило в Гаврилова какие-то смутные надежды. Зачем было бы немцам беречь патроны?
Наконец он решился и шепотом окликнул пограничника. Тот отозвался. Они вылезли в темный каземат и, прежде всего, напились из вырытого тут колодца грязной, затхлой воды. Потом с гранатами наготове осторожно выглянули в узкий дворик. Стояла ночь. Чьи-то негромкие голоса доносились сверху. Это была Русская речь. На валу оказались двенадцать бойцов с тремя ручными пулеметами. Как и Гаврилову, им удалось укрыться в одном из казематов, когда форт был захвачен, а после ухода автоматчиков они вышли и снова заняли оборону. Днем они прятались в каземате, а ночью вели огонь по одиночным солдатам противника, появлявшимся поблизости.
Гитлеровцы полагали, что на территории форта никого не осталось, и пока не успели обнаружить, что именно оттуда раздаются пулеметные очереди, тем более что вокруг повсюду еще шла перестрелка. Еще бил пулемет из дота Западного форта, стреляли в районе домов комсостава, и то затихающая, то возобновляющаяся пальба вперемежку со взрывами мин и снарядов доносилась с Центрального острова.
Гаврилов решил попытаться вывести эту уцелевшую группу в Беловежскую Пущу. Но для этого надо было пока что не обнаруживать себя. Вокруг крепости еще стояло много войск врага, и сейчас выбраться за валы было невозможно даже ночью. Днем на валу оставляли только наблюдателя, а ночью наверх поднимались все и, если представлялся удобный случай, вели огонь. Так прошло несколько дней. Бои не затихали, поблизости по-прежнему то и дело появлялись группы немецких солдат, и выйти из крепости все еще не представлялось возможности. И самое страшное заключалось в том, что защитникам форта уже нечего было есть. Небольшой запас сухарей, оказавшийся у бойцов, кончился, и голод давал себя чувствовать все острее.
Люди теряли последние силы. Майор Гаврилов уже обдумывал отчаянную попытку прорыва, но внезапные события разрушили все его планы. В одну из минут последовала гитлеровская атака одновременно со всех сторон, и враг одолел числом – немецкие автоматчики взобрались на вал и забросали двор гранатами.
И снова пришлось укрываться в той же норе. Только теперь они забрались в нее втроем – Гаврилов, пограничник и еще один боец. К счастью, в это время уже наступила ночь, и фашисты не решились в темноте обыскивать казематы. Но Гаврилов понимал, что с наступлением утра они обшарят форт сверху донизу, и на этот раз, возможно, обнаружат их убежище. Срочно нужно было предпринимать что-то этой же ночью, не откладывая. Они посовещались и осторожно выползли в каземат. Здесь никого не было. Не было гитлеровцев и во внутреннем дворике. Но когда они ползком пробрались к выходу из форта, то увидели, что совсем близко горят костры, вокруг которых сидят немецкие солдаты.
Единственным выходом было прорываться с боем. Решили, что по команде Гаврилова каждый бросит по одной гранате в сидящих у костров немцев и все трое тотчас же кинутся бежать в разные стороны: пограничник – на юг, к домам комсостава, боец – на восток, к внешнему валу, а Гаврилов – на запад, в сторону дороги, ведущей от северных ворот на Центральный остров. Его направление было самым опасным, т. к. по этой дороге часто ходили и ездили гитлеровцы. Они обнялись и договорились, что тот, кому посчастливится остаться в живых, будет пробираться в заветную Беловежскую Пущу. Потом Гаврилов шепотом скомандовал: «Огонь!» – и все метнули гранаты.
Подготовил
Евгений ПОЛЕВОЙ
По материалам http://otvoyna.ru
Продолжение см. в след. номере
Продолжение. Начало см. в № 1 (1).
ТАМГА – пошлина с товара, торговый сбор; при уплате этой пошлины ее сборщики клеймили товар, отсюда Русское «товар орленый, тавреный». На Руси слово «тамга» в этом значении известно уже с XI века. Устав Ярослава Мудрого «Суды святительскыа» освобождает митрополичьих людей от всяких торговых пошлин: «А людем его не даяти мыту никде, ни тамги» (Новгородская первая летопись младшего извода). Тюркское значение слова «тамга» – клеймо, пятно, рубец, примета (Будагов А. З. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий. СПб., 1869. Т. 1).
ТАНА – 1) название реки Дона в древнегреческом произношении. 2) Торговый город, основанный греками в VI веке по Р. Х. на южной стороне донской дельты. Раньше здесь находилась фактория, принадлежавшая танаису и разрушенная гуннами. Скандинавские предания связывают это место с древним городом, носившим название Азгард. А. И. Ригельман («Повествование о донских казаках») считает, что в 637 году в Тане уже была христианская церковь. Судя по этому году можно предполагать, что возрождение на Дону Христианства после гуннского разгрома началось со времени добрых отношений между византийским Императором Ираклием и болгарским Царем Кувратом, владевшим берегами Нижнего Дона. Но соборные церкви в Тане должны были существовать и раньше, т. к. митрополиты и епископы Томи и Таны известны уже с половины IV века (Ульфила ок. 350 г., Геронтий – 385 г.).
Во второй половине VII века Приазовье оказалось во власти Казара, но и после этого Тана долго еще оставалась второстепенным торговым городом, т. к. главные торговые пути Казара в то время шли от Волги через северо-кавказскую степь к Таматархе или через Волго-Донскую Переволоку к Донцу, всегда минуя Тану. Потому ее и не вспоминают историки того времени. Значение Таны возросло после падения Казара и появления в наших степях азиатских кочевников. Привлеченные выгодами ее положения при торговле с половцами и монголами, купцы из Италии –венецианцы и генуэзцы – постепенно вытеснили из города греков и заняли их место. К ним на ярмарки стали съезжаться жители страны Дешт и Кыпчак, половцы и монголы, персы, армяне, русь и др. В 1395 году Тана была основательно ограблена войсками Тамерлана, но вскоре снова оправилась и до падения Константинополя (1453 г.) оставалась центром широкой торговли не только с жителями нашей степи или ближайшими их соседями, но и далеким Китаем. До XV века в Европе город называли его прежним греческим именем – Тана, а на Востоке к этому времени вошло в обиход его новое название – Казак и Азак; с приходом турок, завоевавших Приазовье (1475–1480), Тана обращается в турецкую пограничную крепость, за которой навсегда закрепляется имя Азов.
По материалам: Казачий словарь
справочник: В 3-х т. / Сост.
Г.В. Губарев. Редактор-издатель
А.И. Скрылов. Кливленд, Огайо;
Сан-Ансельмо, Калифорния,
1966–1970; репринт: М., 1992.
Продолжение следует.