Поборник «Русского воззрения»

 

К. С. Аксаков

 

У народа может быть
только: или воззрение народное
(самостоятельное, свое),– или никакого
(ибо чужое воззрение не ему принадлежит).

К. С. Аксаков,
«О Русском воззрении»

 

В № 19 (211) мы писали об Иване Сергеевиче Аксакове – выдающемся Русском мыслителе и общественном деятеле второй половины XIX века. Однако своим становлением в качестве идеолога славянофильства И. С. Аксаков во многом обязан старшему брату – Константину.

 

Константин Сергеевич Аксаков (1817–1860), Русский православный мыслитель, филолог, историк, поэт, публицист, драматург, переводчик, критик, виднейший представитель «классического славянофильства», родился и провел первые четыре года жизни в селе Ново-Аксаково Бугурусланского уезда Оренбургской губернии.

Род Аксаковых принадлежал к древним аристократическим родам России. Отец – небогатый провинциальный помещик, а впоследствии известный писатель Сергей Тимофеевич Аксаков (1791–1859), автор «Семейной хроники» и других сочинений. «Совершенное отсутствие претензий, простота, радушие вместе с пылким и нежным сердцем, трезвость и ясность ума при возможности страстных порывов, честность, безкорыстие, безпечность относительно материальных выгод, тонкое художественное чувство, верность суда – вот отличительные свойства Сергея Тимофеевича, которые привлекали к нему всех, кто его знал» (Аксаков И. С. Очерк семейного быта Аксаковых). Младший брат мыслителя И. С. Аксаков подчеркивал глубинную связь, которая образовалась между отцом и сыном с первых дней жизни Константина и не прерывалась до самого конца. Однако «при всем том в натуре Константина Сергеевича Аксакова не было ничего схожего с натурою Сергея Тимофеевича. Он, как говорится, весь был в мать».

Мать – Ольгу Семеновну, урожденную Заплатину (1792–1878), дочь суворовского генерала и пленной турчанки, отличали «неумолимость долга, целомудренность, поразительная в женщине, имевшей стольких детей, отвращение от всего грязного, сального, нечистого, суровое пренебрежение ко всякому комфорту, правдивость.., презрение к удовольствиям и забавам, чистосердечие… При этом она вся принадлежала Русскому быту. Русские обычаи, особенно церковные, Русская кухня, Русская природа – все это было ей родное».

Константин был первенцем в семье, где родилось 14 детей, из которых выжило 10 (4 мальчика и 6 девочек). Родители уделяли его воспитанию и образованию особенно много времени и сил, стараясь привить любовь к отечественной литературе, Русской природе, матушке-России, развить в нем Русскость. Будущий мыслитель не только воспринял в семье начала православно-Русского духа, но и сам с раннего возраста сознательно отвергал иностранное влияние, прежде всего французское, доминировавшее в дворянском кругу. В семье говорили только по-Русски. Константин, отказавшись от французского слова «папаша», любовно называл своего отца «отесинькой».

Современники отмечали, что Константин Сергеевич всю жизнь сохранял детскую чистоту, непосредственность и целомудрие. Как вспоминал И. С. Аксаков, «между детскими годами и зрелым возрастом почти у всех лежит целая пропасть. У него, напротив, не было никакого разрыва с младенчеством в душе и сердце. Ум вызрел, обогатился познаниями, но в нравственном отношении не произошло перемены, не явилось никакой „порчи“: та же чистота души и тела, та же вера в людей. Этому много способствовало и то, что он до последнего года жизни жил при отце и матери и никогда с ними не разлучался».

С приездом семейства в Москву С. Т. Аксаков становится хозяином замечательного литературного кружка, в котором его дети, и в первую очередь старший сын, участвуют наравне со взрослыми. А с возмужанием Константина дом Аксаковых превращается в центр московского славянофильства, где собираются все ведущие деятели этого движения.

Константин Аксаков получил прекрасное домашнее образование. У него были лучшие учителя. Он свободно владел пятью иностранными языками. Но в отличие от многих своих сверстников никогда не учился в гимназии или в частном пансионе. В 1832 году пятнадцатилетний Константин поступил на словесное отделение Московского университета (ранее по возрасту был принят лишь Грибоедов).

Уже на первом курсе юноша вступает в кружок Н. В. Станкевича. Его участники стремились выработать цельное философское мировоззрение, опираясь на традиции немецкой классической философии, чтобы противостоять невежеству и просвещать Россию. Но общее направление кружка было западническим, а воззрение на Россию, по признанию самого Константина, – в целом отрицательным: «…мне очень часто было больно; в особенности больны мне были нападения на Россию, которую люблю с самых малых лет. Но, видя постоянный умственный интерес в этом обществе, слыша постоянные речи о нравственных вопросах, я, раз познакомившись, не мог оторваться от этого кружка и решительно каждый вечер проводил там». Однако в конце концов Русское воззрение на мир отделило К. Аксакова от кружка Станкевича, и в начале 1839 года происходит их окончательное размежевание.

Летом 1838 года с целью более глубокого изучения немецкой философии и культуры Аксаков отправляется в путешествие по Германии и Швейцарии, в первый раз в жизни разлучившись со своей семьей. Он посетил Кенигсберг, Берлин, Дрезден, Лейпциг, Веймар, Висбаден, Франкфурт, Страсбург, Базель, Люцерн, Мюнхен, Кельн, Гамбург и другие города.

Доброжелательно настроенный к немцам, Константин Сергеевич в Пруссии столкнулся с проявлением русофобии, с «положительной враждебностью к Русским». Он этого никак не ожидал, будучи уверенным, что после того как в 1812 году Русские спасли Пруссию от Наполеона, между двумя странами установилась твердая дружба. Особенно поразили юного романтика слова его немецкого собеседника о том, что Россия слишком велика. «Слишком, слишком. Россия – страшное государство (furchtbares Reich), такого еще не было». Будущий славянофил так объясняет эти резкие слова: «…могущество России им глаза колет».

Как это часто случалось с Русскими писателями за границей, в этом путешествии Константин Сергеевич еще более проникся любовью к России, гордостью тем, что он Русский: «Мне весело идти среди полей, освещенных вечерним солнцем. Почти прямо против него, там далеко, еще далеко лежит моя Россия, безконечная. Там, среди нее – Москва, а в Москве – вы, дражайшие мои родители, братья и сестры! О, да что и говорить! Не упоминая даже о семейственных связях, о сердечном стремлении, которое ближе и потому всего крепче может быть, Россия, земля самая, – моя страна: там моя жизнь, там круг моего действия, и, понимая общую жизнь человека, принимая общую для всех истину, я все остаюсь Русским, Русским, – для меня это ясно, и космополитизм кажется мне теперь совершенной глупостью. Я – Русский. Но я теперь люблю больше, истиннее Отечество, потому что истиннее понимаю его значение».

Вместо запланированного года путешествие продлилось всего четыре с половиной месяца. Затосковав по родной Москве и семье, «милому отесиньке», Константин возвращается на Родину и более уже не покидает первопрестольной столицы до своей предсмертной болезни, деля время между московским домом и загородной усадьбой Абрамцево, которую отец приобрел в 1843 году.

 

Русская красавица XIX века
в костюме Архангельской губернии

 

В 1840 году в Москве Аксаков знакомится с Алексеем Степановичем Хомяковым, который открыл ему «ясное, полное и цельное понимание Русской земли». И. С. Аксаков называет эту встречу решающим событием в жизни брата, отмечая, что и для самого Хомякова она была «полна плодотворных последствий». Несмотря на тринадцатилетнюю разницу в возрасте, К. Аксаков и Хомяков становятся друзьями, так же как и их семейства. «Всегда общительный, неутомимый посетитель всех интеллигентных сборищ», Хомяков «до встречи с Самариным и К. С. Аксаковым в своем образе мыслей оставался почти одиноким». В лице двух молодых образованных дворян Хомяков нашел себе верных друзей, последователей и учеников. Как вспоминал И. С. Аксаков, этот «союз духовный, душевный, умственный и нравственный» привлек многих «к общей работе Русского народного самосознания», положив твердое основание славянофильству.

Исследователи полагают, что термин «славянофильство» был введен в качестве насмешливой клички В. Г. Белинским для обозначения московских сторонников Русской самобытности. И. С. Аксаков отмечал, что «ни К. С. Аксаков, ни Хомяков, ни Юрий Самарин, ни другие литературные и общественные деятели одного с ними направления не любили этой клички и сами себя так не называли». Большинство славянофилов, скептически относясь к этому прозвищу, отмечали, что оно не выражает сущности нового направления и определяли себя по-другому – «Русское направление» (К. С. Аксаков), «московское направление» (Ю. Ф. Самарин), «самобытники» (А. И. Кошелев) и т. п.

В 1847 году К. С. Аксаков писал: «Я думаю, видно уже из сказанного мною, что несправедливо называют славянофильской и славянской ту сторону, которую так называют. Если уж надо называть именами эти противоположные стороны, то нас я назову „Русскими“, а противников наших „Русляндцами“… Они обидятся; „Петровцами“… – тоже может быть; но я думаю, они не обидятся, если я назову их „Россиянами“».

Как показывает историк В. З. Завитневич, славянофильство «не было ни плодом досужей фантазии, ни следствием невежественного пристрастия к отжившей старине, ни результатом слепого подражания немецким идеалистам… славянофильство появилось у нас как естественная и неизбежная реакция против рабского европейничанья».

Эпоху 1840-х годов называют порой расцвета литературно-философских салонов в России. Пылкий Аксаков, следуя наставлениям и примеру А. С. Хомякова, в этих собраниях безстрашно и «прямо шел на смертный бой» с западниками, стремился приобщить к Русскому воззрению высший свет. Важной формой проповеди мыслитель считал ношение традиционной Русской одежды. По его убеждению, одежда есть одно из выражений духа человеческого. В Русской одежде К. Аксаков видел проявление борьбы за «Русскую жизнь и самобытность против иностранного маскарада». В стихотворении «Монолог» (1845 г.) он показывает, что за внешним изменением следует внутреннее: «Я надеваю Русскую одежду. И имя самое мое теперь / Звучит мне как бы вновь / Всем Русским звуком…»

Окончание см. на стр. 15