«Есть незакатные светила –
Бог, Царь, Отчизна и народ»

 

Современное издание дневника Бориса Никольского

 

 

В дополнение к публикации о видном монархическом деятеле начала ХХ века Борисе Владимировиче Никольском (см. стр. 9) предлагаем вниманию читателей некоторые фрагменты из его дневника.

…Я не могу изменить своему идеалу – самодержавная, православная, простонародная Россия. Россия с ответственным единоличным чиновничеством, крепким духовенством, незыблемым Самодержавием, земельным крестьянством, приходскою школой, политическими (т. е. образующими граждан обучением правам и порядкам) гимназиями и университетами, вольными академиями с энциклопедическими коллегиями, с наукой и искусством по призванию (т. е. без авторского права), с превращением тюрем в фабрики и вообще государственные промышленные заведения с границами от устьев Эльбы до устьев Амура…, с экономическим оборотом на потребительно-взимаемых началах – вот это идеал, для которого стоит поработать… У республики одно будущее: хронические смуты звереющей и нищающей черни.

+   +   +

Ничего нет удивительного в паскудстве американцев. Что из них выйдет со временем – трудно себе и представить. Америка – вот откуда быть антихристу. Там – обнаженная Европа, обнаженная, разнузданная и жирная. Волчья республика. Нечто вроде первобытного Рима… Но я не могу себе представить фермента этого будущего государства. Какой-то гнилорожденный сброд, вековая блевотина Европы.

+   +   +

А кто теперь хорошо говорит по-Русски? Не знаю, не доводилось слышать. И потому моих детей я как можно дольше не буду учить языкам, но по-Русски буду учить, буду упорно следить за правильностью их речи и выговора, буду учить их рассказывать, преследовать неточные и неправильные выражения… Мысль человека не может принадлежать нескольким языкам. Более того, она должна быть его девственною жрицею… Черт с ними, с чужими языками, лишь бы знать свой родной. Тургенев и ему подобные толкуют о «любви» к нему: это пошлый вздор. Могу ли я любить свое дыхание, свое пищеварение, свое сознание, свое кровообращение? А могу ли я жить без них?.. Пусть он (язык, – примеч. ред.) будет живым дыханием, пищеварением и сознанием нашей мысли.

+   +   +

Cколько чудного смысла в единообразии церковной службы, в ее вечных формах, ежедневно полных новою жизнью. Уж если где поэзия, так это в ней. Разве не восхитительно, что никакое великолепие, никакая роскошь храма не смущают, не подавляют человека из простонародья… И любопытно, что всякая «интеллигентщина» груба, нахальна и, главное, смущена и стеснена, растеряна именно там, где народ себя чувствует всего более дома. «Интеллигент» в церкви совершенно напоминает мне хама, попавшего в изящное общество: безпокойная развязность, незнание, куда девать руки, как держать шляпу, смущение при каждой мелочи и потому торопливость каждого жеста, каждого взгляда – что за пошлое, противное зрелище. И как ярко рядом с ним заметно радостное, хотя и глупое и неученое, молитвенное усердие простонародья. В церкви есть и архитектура, и живопись, и музыка, героическая история; священнодействие, поэзия, единство, привет, ласка, благословение.

+   +   +

Церкви теперь предстоит иная проповедь. Ее слово звучит теперь не только для детей. Вера может не быть наукою; но вера должна быть не слабее науки. Наше язычество либо учено, либо полупросвещенно. Поэтому церковная проповедь должна быть научна. Богословие должно быть не беднее любой науки… Христианство призвано мир освящать. Если христианство вселялось в языческие храмы, то как не вселиться ему в научные книги?.. Не бояться надо мирской силы, а идти в ее стан. Не открещиваться, отплевываться, отворачиваться и не слушать, но, напротив, убедиться, что никакое знание вере не опасно.

+   +   +

 

Памятник Александру III в Новосибирске,
скульптор – С. А. ЩЕРБАКОВ, открыт в 2012 году

 

О памятнике Александру III.] Он должен быть на ногах, во весь рост, с открытою грудью, весь – ясная решимость и покорная воле Божьей вера. Он должен быть огромным, но легким, легким не легкостью веса, но легкостью силы. Он должен быть добр и тверд. Его платье должно ему идти, хорошо сидеть на нем, со вкусом скроено и сшито. В нем должна чувствоваться тонкость чувства, деликатность каждого движения сердца. Он должен быть царственным и привлекательным, чтобы его хотелось любить за его простоту, прямоту и доброту и чтобы было весело от его царственной силы. Его памятник должен быть таков, чтобы каждому хотелось стать поближе к подножию и вместе со своим Царем весело и спокойно посмотреть на нашу Москву и на всю нашу Родину, а потом переглянуться с памятником, поймать на его устах улыбку и, уходя, снять шляпу с мыслью: прощай, добрый Царь, – спасибо, что ты над нами царствовал!

+   +   +

Мне хочется кое-что записать. Завтра рождение Государя. Володя (сын, – примеч. ред.) намерен отпраздновать это событие. На завтра назначил торжественную процессию. Сегодня была репетиция. Несколько часов мастерил хоругвь и украшения вроде балдахина к Царскому портрету. Наконец усадил Анну, Романа (другие дети Никольского, – примеч. ред.), няньку с ее девочкой, сам стал на большой ящик и произнес пламенную политическую речь. Завтра, мол, рождение Государя, и мы будем праздновать этот день. Прежде мы не праздновали, а нынче непременно надо праздновать. Теперь война, и много злых людей, которые Царя не хотят совсем, никого не слушаются, устраивают безпорядки. Но мы не изменники, и если эти злые люди не хотят, то мы Царя хотим и все-таки все вместе будем за Царя и отпразднуем его рождение. Ура. Ну, хлопайте же. Бурные аплодисменты. Я тоже пришел, поаплодировал. Потом приходит – я читаю: «Прости, милый папа, но, если можно, приди посмотреть». Пришел я. На пустом ящике два национальных флага, украшенный портрет Государя, хоругвь, и с двух сторон с подушками в руках Анна и Оля (нянькина дочь). У Анны на подушке книга, у Оли лодочка. Сзади портрета Роман и няня. Володька дирижирует, втроем поют «Боже Царя храни» и потом всеобщее ура. Книга – изображает биографию Петра Великого, а лодочка – дедушку Русского флота. Уморительный мальчик. Дай ему, Господи, не игру играть, а дело делать. Уж если я недостоин отстоять Родину и обречен видеть одно горе и неудачи, пусть хоть они увидят лучшие дни.

+   +   +

Прожить 47 лет в незабываемом убеждении, что Россия – незыблема, нерушима, что перед нею – сияющая вечность, безконечные победы, что все личное – вздор перед этим будущим, питать эту веру до конца, до сей минуты непоколебленной и видеть Россию поруганной, оплеванною, преданною, битою, ведомою на позорное распятие и быть безсильным помочь ей хотя бы гибелью своей и всей семьи своей.

+   +   +

Всю Россию предстоит нашим детям созидать сызнова. Конечно, не оживет, аще не умрет; но каково жить в умирающей, хотя бы к будущему воскресению, среде народной, не зная, дано ли будет кому-либо из нас дожить до молитвы Симеона Богоприимца? Какова скорбь наша, отцов, воспитывающих детей своих среди таких условий и событий?

+   +   +

Сегодня Сочельник. Вместо елки – две лампады перед четырьмя иконами. Наши ходили в церковь, а я топил три печи и ходил по столовой, загасив электричество. Точно в часовне. Тихо, пусто, темно, четыре большие иконы, две лампадки на большую длинную столовую с темными дубовыми обоями, и я в ней один. Все это вместо елки, подарков детям, гостей, друзей… А за окном жестокая снежная буря, воющая в трубе и заметающая стекла… А по всей России – кромешная тьма и темное разрушение… Да будет имя Божие благословенно, ибо все совершается по Его премудрой воле.

+   +   +

Патриотизм и монархизм одни могут обезпечить России свободу, законность, благоденствие, порядок и действительно демократическое устройство, и только патриоты-монархисты смогут вывести ее из нового лихолетья…

+   +   +

Когда на стогнах Петрограда
Мороз и голод в грозный год
Людского гибнущего сада
Застали трепетный разброд,

 

Когда в безбрежном море стонов,
Безумств, насильства и вражды,
Без власти, права и законов,
Без очагов и без еды,

 

Во мраке ночи безпросветной,
Деснице Бога предана,
Терзалась мукой беззаветной
Моя несчастная страна,

 

Когда былые злодеянья
Гордыней блещущих веков
В немую бездну воздаянья
Россию свергли с облаков,

 

Когда ужасный жребий вышел,
И я слова его читал,
О, что я видел, что я слышал,
Что пережил, перестрадал!..

 

Игра, балы, театры, встречи,
В казармах – рынки, в школе – мгла,
Растленного холопства речи,
Растленно-рабские дела,

 

Измена, ставшая гражданством,
Изменой – верность, долгом – ложь,
И ложью – долг, и мудрость – пьянством,
И подлость – подвигом… И все ж

 

Тоска сознанья не затмила,
Что есть над нами небосвод
И незакатные светила –
Бог, Царь, Отчизна и народ!

Никольский Б. В.
Сокрушить крамолу. М., 2009.