НАШИ ДЕТИ | СЕМЕЙНОЕ ЧТЕНИЕ | СТРАНИЦА 12 |
Бегут люди по селу с криками: «Пожар!», «Школа горит!», «На церковь огонь пошел!» Грохот, стрельба, звяканье ведер и котлов, и сквозь всю эту суматоху пожара едва доносится звон церковного колокола.
Мы прибежали к школе и увидели, как она, целиком охваченная пламенем, полыхает. Церковь, слава Богу, огонь еще не тронул, но с порывами ветра огненные языки тянулись в ее сторону, и она могла загореться в любой момент.
Старенький сельский священник, очнувшись после потери сознания, вскочил на ноги, будто двадцатилетний юноша. В очах его отражался ужас, от этого взгляда пробирала дрожь. Некоторые из нас подумали, что он повредился умом.
– Воды! – прогремел он.
Уже тысячу ведер вылили на огонь, а он еще сильнее и выше взмывал в небо, приближаясь к колокольне. Все несущие балки полыхали, полыхал и чердак, и крыша. Школа горела, и светилась изнутри словно при ярком внутреннем освещении. Вдруг наш священник прокричал:
– Икона! Икона!
Мы посмотрели в окно на стену, где всегда находилась икона, а святой Савва смотрел с нее на всех нас строго и даже грозно неотступным проницательным взором. Священник побежал к ближайшему окну, двое пытались поддержать его, чтобы помочь залезть в горящую школу, но он отпрянул от них и в мгновение ока сам вскочил внутрь.
В этот момент горящая доска в окне упала наискось, загородив ему выход. Дым сгустился. Народ неистово кричал и лил воду, слышался стук топора. Священника мы уже не видели.
Тогда Станое Исакович разбил топором дверь. Она отлетела, и мы увидели, что наш пастырь держит икону над головой, а сам стоит весь объятый огнем.
Мы оцепенели и даже перестали тушить пожар. А Батюшка стоит – озаренный красным пламенем, белая борода покрывает всю грудь, а икона воздета над головой, и слышим мы, как он поет ясным и четким голосом тропарь святителю Савве.
– Спасайте батюшку, а то все пропадем! – раздались крики в народе.
Кто-то забрался в один миг на ближайшую вербу и стал бить по горящей балке топором. Балка свалилась посреди комнаты. Стали подавать ведра и лить воду сверху. Дым клубится, а голос священника все слышен, но слова уже не понятны. Вот дым рассеялся, мы увидели, что священник перебрался через тлеющую балку по направлению к выходу.
– Воды! Воды! Лейте в двери!
Священник уже был на пороге, когда Бурмазович, не видя его, стал рубить топором стену, расширяя дверной проем. Одно бревно упало прямо на батюшку, придавило его к земле, а он все держал икону над головой. Мы вылили на него ведро воды, освободили из-под тлеющего бревна. К тому моменту вся школа рухнула, осталось только дымящееся пепелище. Мы отнесли батюшку домой. Из уст и носа у него лилась кровь, а ноги висели, как мертвые. Он еще дышал. Мы намазали маслом его обгоревшие плечи, намочили уксусом рубашку, надели на него и положили в кровать. Он не возражал, временами теряя сознание. Послали за доктором и за Владыкой. К утру они прибыли в село. Когда они вошли в дом священника, пострадавший был в сознании. Он посмотрел на нас и спросил, где икона. Мы ему показали.
– Положите ее мне на грудь.
Мы положили. Подошел на цыпочках епископ со слезами на глазах.
– Как ты, отче?
Священник вздрогнул и повернул голову в сторону Владыки.
– Что у тебя болит?
Страдалец просунул руку под икону и положил на сердце:
– Здесь.
Подошел доктор, стал постукивать по телу, начиная с ног и до пояса, и спрашивал:
– Здесь болит?
– Нет.
– А где болит?
– Только здесь, – указал священник на сердце.
Доктор велел оставить его в покое и не трогать больше, а во дворе сказал Владыке, что у больного перелом позвоночника и ему уже ничем не помочь. Владыка вернулся в комнату и спросил священника:
– Отче, желаешь ли чего?
Священник дал знак рукой, чтобы Владыка наклонился. Тот приблизил к нему ухо:
– Отче Владыко, и вы, братья, школу сразу стройте и детей учите, наступает иное время.
В тот момент раздался скорбный возглас. На пороге появилась учительница Мара, дочь священника: бледнее смерти, вся промокшая от дождя, неприбранные волосы разметались по плечам.
Мы расступились. Она сделала один шаг и потом упала на колени, стиснула голову ладонями, закрыла рукою глаза. Священник вздрогнул и прослезился. Мы подхватили ее и подвели к кровати.
– Еще ближе, – прошептал отец.
Она приблизилась, не вставая с колен, не отнимая рук от глаз и не поднимая головы.
Отец положил свою ладонь ей на голову и что-то прошептал, потом протянул ей руку к устам, она взяла ее двумя руками и расцеловала, обливая слезами. Священник улыбнулся. Он за подбородок приподнял ее лицо, приблизил к себе и пристально посмотрел ей в глаза.
– Ему служи! – сказал отец, указывая на икону святого Саввы, которая лежала у него на груди.
Это были его последние слова.
***
Прошло с тех пор шесть лет. Меня носило по миру, пока война не призвала на Родину. Путь в военкомат лежал через мое родное село.
Вот иду я мимо новой школы. Как раз звонили на вечернюю службу в церкви. В окне увидел учеников: стоят и читают молитву, а перед ними – женщина. Взгляд ее был направлен на икону святого Саввы из той, старой школы.
Я узнал ее…
Лаза ЛАЗАРЕВИЧ
Май, 1879 год
Перевод с сербского
Екатерины АНТОНОВОЙ
Веронаука жизни. Шабац, 2003.
Незабываемая встреча |
У маленького Яши, сына умершего сельского диакона, детство было трудным. Жили бедно. Бывало, его мать, вдова, идет на заработки к соседям, а младенчика не с кем оставить. Запеленает она его туго, поставит люльку в красный угол под иконы, помолится Пресвятой Богородице, чтобы присмотрела за дитятей, пока она не вернется с работы. Работает вдова на чужой ниве, а сердце сжимается от безпокойства об оставленном ребеночке. А к вечеру всегда переступала порог дома со страхом – что там с ее сыночком?
Когда Яша подрос, мать рассказала ему, что родился он на Покров Пресвятой Богородицы и что Матерь Божия хранила его, пока он был маленьким. Так мальчик осознал, что Пресвятая Богородица – его Защитница.
Когда Яша окончил среднюю школу, его отдали учиться в семинарию. Дома он бывал только на Рождество, на Пасху и на летних каникулах. А поскольку денег на извозчика не было, приходил он домой всегда пешком.
Вот перед Пасхой шел Яша в родное село, а обувь его совсем развалилась, так он и шагал босым. Ноги изранил, идет, хромает. Навстречу ему поселянин.
– Что ж ты, родной мой, хромаешь?
– Да вот, ноги совсем стер.
– Что ж босым-то ходить? Обулся бы.
– Не на что обувь купить.
Путник покачал головой, жалко ему беднягу, да и пошел своей дорогой. Потом внезапно остановился, поспешно вернулся назад и сунул ему в руку деньги.
– Вот, хоть лапти себе купи, – сказал и дальше пошел.
Яша оторопел от неожиданности. Придя в себя, захромал торопливо вслед за поселянином и прокричал:
– Дядя, дядя, как Ваше имя?
– Зачем тебе?
– Я священником стану, буду молиться о Вас.
Он улыбнулся и ответил:
– Петр, раб Божий Петр, – и быстро ушел.
Яша окончил семинарию, поступил в Духовную академию и впоследствии стал митрополитом Санкт-Петербургским, Новгородским и Финским, в монашестве Исидором. Был он одним из выдающихся архиереев Русской Православной Церкви. Всю свою жизнь митрополит Исидор (Никольский. – Примеч. ред.) помнил ту удивительную встречу с поселянином Петром и рассказывал всем, как тот пожалел его в нищете и дал ему денег на лапти. И на каждой Литургии он поминал в молитве раба Божиего Петра.
Светозар ЧОРОВИЧ
Перевод с сербского
Екатерины АНТОНОВОЙ
Веронаука жизни. Шабац, 2003.