Последние дни Царя-Миротворца

 

Александр III с семьей в Гатчинском дворце, 1886 год

 

Когда Император Александр III серьезно заболел, то приказал вызвать невесту сына в Россию, желая отпраздновать свадьбу своего первенца при себе. В Варшаве ее встречала родная сестра, Великая Княгиня Елисавета Феодоровна. Это был уже второй приезд ее в Россию; первый раз она приезжала в Петербург – в гости к своей сестре.

Между тем болезнь Государя осложнялась. По совету врачей он из Спалы выехал в Ливадию, одновременно повторяя вызов из-за границы высоконареченной невесты, желая лично видеть ее и благословить своим отеческим благословением. <…>

Вечером 10/22 октября прибыла в Ливадию невеста Наследника Цесаревича принцесса Алиса Гессенская в сопровождении своей Августейшей сестры Великой Княгини Елисаветы Феодоровны. По приказанию Государя была устроена торжественная встреча. Император, несмотря на свою тяжелую болезнь, показывал вид бодрый и спокойный. Он одел мундир и, преодолевая боль в отекших ногах, пошел на встречу невесты первенца-сына, где сердечным любящим отеческим приемом показал, что приветствует не чужую, а родную, дорогую его сердцу дочь. Государь с нетерпением ждал этого свидания, и при радости он забыл даже о тяжести болезни. <...>

Государь почти ежедневно вел свои задушевные беседы с первенцем-сыном и невестой, давая свои указания как в делах государственных, так и в семейной жизни. В одной из этих предсмертных бесед он коснулся мученической смерти своего покойного отца [Императора Александра II] и ошибки его против Соборного постановления, которую Бог помог ему своевременно не допустить к осуществлению и тем освободить покойного от вины пред постановлением Собора. Царь-Миротворец строго заповедал своему сыну свято и нерушимо хранить Соборное постановление, хотя бы пришлось за это пострадать и умереть, прося и будущую супругу сына быть в этом единодушной, в трудные минуты колебаний напоминать себе завет Собора и отца.

О каком же завете тут идет речь? Это постановление того Всероссийского народно-духовного земского Собора, скрепленное подписью Патриарха, который по особому указанию Божию избрал невинного отрока, чуждого интриг политических, во главу погибавшей России по слову пророка: Отроча мало поведет я, и на пещеры аспидов возложит руку свою (Ис. 11, 6–8), – в котором сказано, что этот избранник должен быть родоначальником правителей Руси из рода в род с правом единодержавной власти, с ответственностью в своих делах пред Единым Небесным Царем и Богом; а кто же пойдет против сего соборного постановления – сам ли Царь, Патриарх ли, вельможа ли и всяк человек, – да проклянется таковой в сем веке и будущем, отлучен бо он будет от Святой Троицы. Вот в чем заключалось грозное постановление Собора, о котором напоминал умирающий Царь-Миротворец своему сыну – преемнику власти.

17 октября отец Иоанн Кронштадтский приобщил Святых Христовых Таин больного Государя, у которого слезы умиления капали на грудь, по отзыву отца Иоанна.

Вечером в этот день Государь в своей беседе между прочим сказал Цесаревичу о происходящих всюду в мире народных смятениях, страшной борьбе сословий, партий и отдельных людей, угрожающих тяжелыми последствиями даже для сильных государств, и заметил, что только твердая, правдивая, честная и справедливая власть может отвратить грозящую опасность от России.

 

Игумен Серафим (КУЗНЕЦОВ)

 

Православный Царь-Мученик.
М., 2000.

 

 

---

 

 

Об истинном монархическом миросозерцании

 

Продолжение. Начало см. в № 2 (98)

 

Предлагаемое ниже вниманию читателя сочинение приснопамятного подвижника благочестия архиепископа Серафима (Соболева) «Об истинном монархическом миросозерцании» стало откликом Владыки-монархиста на критику другой его книги – «Русской идеологии». Архиепископ Серафим опровергает неосновательные возражения против богоустановленности царской власти и другие неправые мнения, которые нередко можно встретить и у современных авторов.

 

 

10. НЕОСНОВАТЕЛЬНОСТЬ ОБВИНЕНИЯ В ТОМ, ЧТО МЫ ОСТАВИЛИ
БЕЗ ИССЛЕДОВАНИЯ СМЫСЛ КОРОНАЦИИ И НЕПРАВИЛЬНО
ПОНИМАЕМ СМЫСЛ СИМФОНИИ ВЛАСТЕЙ

 

Изложенная нами теория симфонии властей говорит о таком согласии православного Царя с церковной властью, при котором исключается папоцезаризм и цезарепапизм. А конкордат свидетельствует как раз обратное – о таком взаимном отношении папской власти со светскою, в котором преобладает или первая, или вторая, т. е. в конкордате проявляется или цезарепапизм, или папоцезаризм. (В 1449 году Фридрих III заключил с папою Евгением IV Фрейбургский, или Венский, конкордат, по которому папа делался почти распорядителем судеб Германии. В 1516 году французский король Франциск I заключил Болонский конкордат с папой Львом X, в котором папа уступал королю право назначения на все высшие церковные должности во Франции. По конкордату, заключенному между Бонапартом, в бытность его первым консулом, и папой Пием VII в 1801 году, хотя период религиозного гонения окончился и духовенство должно было получать от правительства жалованье, однако первому консулу конкордат предоставлял право назначения архиепископов и епископов, после чего уже папа мог давать свое каноническое утверждение. В силу этого конкордата епископы имели право назначать священников, но последние должны были получать признание утверждения в своих должностях от светского правительства).

Непонятно, зачем нужно было вообще говорить о конкордате, который по своей природе не имеет никакого отношения к теории симфонии властей и к тому уяснению ее смысла, какое предлагается в книге «Русская идеология».

Еще более странно возражение, что «смысл симфонии не в том, какие права государство признает за Церковью, а в том, что высшим законом жизни государство признает закон Христов <...>. Ведь симфония не сводится к тому только, чтобы признавать Церковь, ее права, каноны и имущество...»

Но именно к этому-то признанию Церкви со стороны государства, конечно, в лице самодержавной власти православного Царя, и сводится смысл симфонии! Если Царь действительно, а не на словах, признает Церковь источником освящения и спасения не только личной жизни, но и всего государства, то он, естественно, будет признавать проповедуемый ею закон Христов высшим законом жизни государства, о чем мы и говорили в нашей книге, в главе о теории симфонии властей, уясняя ее смысл.

В раскрытии этой теории мы много и подробно говорим, как византийские Императоры, а потом и Великие московские Князья и Цари, защищали Православную веру, как почитали Церковь, склонялись перед нею в качестве первых ее сынов и вместе могущественных ее покровителей. Мы указываем, что закон Христов, выраженный в Православной вере – в ее догматических истинах и святых канонах, был в государственной деятельности Царей на первом месте, и потому законы гражданские они подчиняли законам церковным. Их заботы о благоденствии Церкви, ее имущественных правах и интересах были только следствием такого отношения к вере и Церкви (Русская идеология. С. 126–146).

Таким образом, утверждение, что «смысл симфонии <...> в том, чтобы Государь, носитель всей власти государственной, почитал себя сыном Церкви и руководствовался Православной верой» и что «Преосвященный Серафим на этой мысли почти не остановился», является совсем необоснованным. Здесь, при чтении 6-й главы нашей книги – о симфонии властей, по меньшей мере, обнаружено отсутствие внимания к предмету критики со стороны ее автора.

О такой же несостоятельности говорят и дальнейшие слова возражения, что будто в нашей книге ничего не говорится об имперской миссии русского православного Царя, о его влиянии и значении не только для православных, но и для всех народов России (К учению о Святой Руси. С. 97).

В изложении учения о Царе как Помазаннике Божием, мы очень подробно говорим о миссии православного Царя и его великом благотворном значении для православных всей России и даже для всего мира. Мы приводили мнения по данному вопросу и со стороны иностранцев (Русская идеология. С. 92–96).

Очевидно, автор критики на все изложенное относительно этого в нашей книге также не обратил должного внимания.

 

Архиепископ

Серафим (СОБОЛЕВ)

 

Об истинном монархическом
миросозерцании. СПб., 2002.

 

Продолжение см в след. номере.