НАМ ПИШУТ | СПАСЕНИЕ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ | СТРАНИЦА 14 |
Архимандрит Наум
Одна подписчица прислала нам простодушное, но затрагивающее важную тему письмо: «Здравствуйте, уважаемая редакция „Православного Креста“! Пишу вам вот по какому вопросу. Недавно в интернете прочла статью о старце Науме из Сергиевой лавры, где пишут, что он насильно отправлял всех в монашество и создал целую секту – «Наум сенрике». Еще приходилось слышать (в том числе и от священников) о таком явлении как младостарчество. В связи с этим прошу вас: напишите, пожалуйста, в газете об отце Науме – хороший он или нет. И что такое младостарчество, как отличить истинного старца от ложного».
Во-первых, поясним, что речь идет об архимандрите Науме (Байбородине; 1927–2017), известном духовнике Троице-Сергиевой лавры, одном из наиболее почитаемых современных старцев Русской Православной Церкви. А в качестве ответа читательнице мы решили опубликовать фрагменты из книги воспоминаний его духовной дочери – игумении Евпраксии (Инбер). Проблема же лжестарчества и клеветы и гонений на подлинное православное старчество требует особого разговора, который, даст Бог, последует в новых номерах «ПК».
Еще в первые годы своей монашеской жизни отец Наум стяжал дар непрестанной Иисусовой молитвы. И его главной заботой стало возрождение монастырей в России после 70-ти лет плена Вавилонского, возрождение монашеской жизни – делания Иисусовой молитвы в этих монастырях.
Более 40 монастырей открылось в России его трудами. Батюшка сам молился непрестанно и почти в каждой своей проповеди нас к этому призывал: «Иисусову молитву надо читать, как дышать». Практике Иисусовой молитвы посвящена и его кандидатская диссертация.
Десятки архиереев и сотни священников – воспитанники и ученики архимандрита Наума. Сколько храмов ими восстановлено и заново построено!
Благословением и молитвами нашего старца состоялось прославление преподобных Кирилла и Марии, блаженной старицы Матроны. Он отыскал и напечатал житие бородинской старицы Рахили и забытую за многие десятилетия книгу «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Благодаря батюшке, возродилось почитание написанной по благословению Оптинского старца Амвросия иконы Матери Божией «Спорительница хлебов»… <…>
За много лет до перестройки и разрушения уклада, хозяйства и суверенитета нашего государства, в самом начале 80-х, он уже переживал, предвидя, что ждет нашу Родину впереди. Когда еще никто не подозревал, что все может рухнуть в одночасье.
«В каждом доме должно быть Евангелие! Работайте с людьми, открывайте богословские курсы, занимайтесь с детьми. Крыло мухи влияет на судьбы мира».
Самым главным сокровищем для отца Наума были человеческие души, вот и начинались его монастыри не со стен и украшения храмов дорогими иконостасами, не с удобных зданий с отдельными кельями, а с тех людей, которых Господь посылал под его водительство, которых он растил и вымаливал. Всегда сначала люди, потом стены. Он не боялся брать под свое окормление нас, искалеченных непохвальной жизнью и перемолотых в жерновах безбожного безвременья…
+ + +
«Туберкулез непобедим», – услышала мама от врача в Одинцовском госпитале, куда папу сразу определили, как только поставили диагноз. Я поехала к батюшке и рассказала ему о внезапной болезни отца. И ровно через месяц его выписали из больницы с записью в медицинской карте (эта карта и сейчас хранится у мамы в старой отцовской полевой сумке, где собраны его военные документы): «Редкая форма спонтанного излечения туберкулеза».
– Батюшка, они все равно совсем не молятся!
– Сама за них молись.
А через несколько лет у отца заболел живот. Очень заболел, но он долго не давал маме вызвать «скорую». Когда она поняла, что дело совсем плохо, побежала по улицам искать работающий телефонный автомат (почему-то тогда срезали телефонные трубки в автоматах), нашла – успела и вызвала «скорую». Отца тут же увезли в больницу и сразу положили на операционный стол. Хирург потом сказал, что еще бы несколько минут – и все, аппендицит бы лопнул, перитонит был обезпечен.
После операции отец вернулся домой, сначала все было хорошо. Я каждый вечер проверяла у него шов на животе и приклеивала на этот чистенький розовый шов лейкопластырем марлевую салфетку. Но через пару дней у него поднялась температура. Вызвали врача, прозондировали живот – гноя нет. И терапевтических показаний тоже нет, по всему температуры быть не должно.
Рано утром я поехала на электричке к батюшке. Рассказала ему все.
– У него там остался гной.
– Батюшка, врачи проверили – гноя нет.
А он вдруг стукнул кулаком по столу:
– Я тебе говорю – у него там остался гной!
Вернулась я домой, мама открывает мне дверь, смотрит на меня как на врага, моя интеллигентная мама:
– Я тебя сейчас убью!
– Господи, что случилось?
Оказывается, утром, пока я была в Лавре, у отца на животе, там, где я заклеивала шов, образовался сизый шар размером с грушу. Вызвали «скорую». В машине гнойный шар лопнул, гной вылился наружу, рану промыли, обработали. И температуры уже больше не было.
– Батюшка, они все равно не молятся!
– Они у тебя как дети. Сама за них молись.
Так батюшка дважды продлил моему отцу жизнь на покаяние. И он успел прийти к вере и умер христианином.
+ + +
В начале 80-х у меня было послушание от батюшки – покупать и привозить ему летописи, которые тогда издавала Академия наук. Он в те годы особенно интересовался историей, событиями времен татаро-монгольского ига, Куликовской битвой. А однажды отправил меня в Историческую библиотеку – иди и ищи сведения о Тамерлане. Я совсем не историк, но с каталогами работать приходилось немного в Ленинке и в моей любимой Тургеневской библиотеке – долго не могла пережить, что ее снесли в одночасье. И вот забралась в предметный каталог, там огромное количество карточек, и буквально наугад вытянула одну из сотен – какая-то тоненькая книжечка, которую до меня кто-то просматривал только один раз и очень давно. Переписала ее, дома перепечатала и отвезла батюшке. И услышала от него:
– А ты знаешь, что сделала историческое открытие?
– Это Вы, батюшка, сделали открытие. Я – как инструмент, за послушание…
А в книжечке той подробно описывалось, как к Тамерлану, когда он вошел в Багдад, пришли тамошние женщины и рассказали ему, что в городе все мужчины мужеложники. Тогда он дал приказ своим воинам назавтра принести каждому по голове мужеложника, а кто не принесет, свою потеряет. «Помнишь Верещагина „Апофеоз войны“? – сказал мне потом батюшка. – Вот они, эти головы, в пирамиды сложенные».
Потом несколько лет подряд батюшка в своих проповедях рассказывал эту историю, говоря о том, как Господь «и врага Своего может заставить работать на Себя», что такие личности, как Тамерлан, – это бич Божий народам за грехи.
+ + +
Как-то приехала утром к батюшке, а вечером в шесть мне нужно было быть в этот день на работе, моя смена была. А батюшка – на улице, среди народа, и спрашивает: «Кто поедет на подсобное хозяйство трудиться?» Я думаю: «Как же я поеду, мне ведь не успеть тогда на работу». И стою на месте, а люди идут к нему, те, кто на подсобное хозяйство. Он глянул на меня и говорит им: «Давайте, давайте, отделяйтесь от шелухи». Мне так страшно стало: будь что будет, и я тоже пошла за ними.
Приехали на подворье. Я оказалась на послушании на конюшне, дали мне вилы конский навоз убирать. А рядом со мной с такими же вилами отец Виктор – теперь он уже много лет духовник Горненского монастыря в Иерусалиме. Он и говорит: «Смотри, вот так и Исповедь: слой за слоем, сначала тяжело, а потом все легче и легче». Часа два поработали: «Ну, – говорит, – мне пора в Москву». – «Батюшка, а меня возьмете?»
Мы пошли с ним попрощаться с начальником подворья. И получили огромные пакеты с подарками, конфетами и всякой всячиной – в то голодное время! После двух часов труда! И я, конечно, вовремя успела на работу.
+ + +
«Многие считают, – сказал мне как-то батюшкин келейник, – что старец наш жестко поступает, а он думает не о мирском, человеческом, а о том, что душу ждет впереди». А вот и нет, не только. И о мирском и человеческом, о нашей жизни здесь, на земле, заботился, да еще как! Он все нам вымолил, выстроил всем нам всю нашу жизнь. Даже удивлялся:
– Что же Вы Господа не хвалите! Слава Тебе, Господи, за воздух, за солнце, за свет, за скорби и радости! За все!
Он сам жил в великой благодарности Господу, и в море человеческих скорбей, которые захлестывали его с утра до вечера, умел хранить радость и веселие духа. Была огромная всепокрывающая материнская любовь, не было такого греха, который заставил бы батюшку отвернуться от человека, он так и говорил:
– У меня медицинский подход…
Бывает, священники, особенно молодые, не хотят выслушивать грубые, постыдные вещи: «Говорите в общем. Мне это слушать неполезно». И уходят люди неисповеданными, идут причащаться, может, и в осуждение. А батюшке полезно? Только он не о себе думал, а о наших перепачканных непохвальной, как он говорил, жизнью душах. Он себя совсем не жалел. <…>
Мы иногда, буквально раздавленные скорбями, приползали к нему полуживые, и достаточно было просто постоять рядом с ним, даже за дверью его кельи, и куда что девалось: выходили обновленные, окрыленные, – но надолго ли хватало? Как-то он мне сказал:
– Станция дает ток, а сколько доходит до лампочки…
Вот стоим мы у него на лесенке, три игумении, с утра пораньше со своими скорбями и неподъемными, как нам кажется, вопросами, а батюшка, проходя мимо нас к себе в келью: «Да, биополе…»
И он терпеливо, год за годом, возился с нами, осторожно исправляя наши очевидные для него немощи, бережно и трепетно держа в руках каждую душу, врученную ему Богом. Ни разу не было такого, чтобы я услышала от него обидное, жесткое обличительное слово, которое не смогла бы понести, потому что его любовь ко мне и моя к нему все покрывала, и как от родной матери принималось все, что он говорил, как наставлял…
Игумения
Евпраксия (ИНБЕР)
Дарим тебе дыхание.
Рассказы о жизни рядом со
старцем Наумом. М., 2019.